Один из способов быстрого продвижения в понимании общества и истории — сделать некоторые обобщения, применимые ко всем четырем сферам социальной жизни (родству, культуре/сообществу, политустройству и экономике), держа в уме, что эти четыре сферы всегда пересекаются.

В различных актах родственно-семейной жизни, общинно-культурной идентификации, политического законодательства, реализации мер и разрешения споров, а также экономического производства, потребления и распределения (особенно в результате требований ролей для осуществления этих актов), люди обычно делятся на группы, борющиеся за влияние, статус, материальное благополучие и общее качество жизни.

Далее, несмотря на различия в расовых, гендерных, половых и экономических иерархиях, многое, однако, схоже. Представители групп, находящихся на вершине в каждой из сфер жизни, вставая по утрам, обычно не думают про себя самодовольно: «мы на вершине, потому что система подстроена в нашу пользу, и мы действуем, чтобы удержать тех, кто ниже нас, любыми доступными средствами». Отнюдь, вышестоящие обычно думают так: «мы лучше как люди и заслуживаем наших преимуществ, а те, кто ниже нас — хуже нас как люди, и в любом случае большего не достойны». Вышестоящие также обычно думают: «то, что мы получаем больше других, выгодно всем, потому что мы умнее, креативнее, трудолюбивее и ответственнее». Они могут даже внушить себе, что нижестоящие «даже не смогли бы насладиться теми благами, что получаем мы (по крайней мере, в той же степени, что мы) будь у них эти блага, потому что попросту не обладают изысканным вкусом и творческим потенциалом чтобы правильно распорядиться такими богатствами. В самом деле, будь у них всё то богатство, которое есть у нас, оно скорее всего было бы для них просто обременительным. Что бы они с ним делали? Растрачивали бы впустую?»

Таким образом, вышестоящие приходят к выводу, что по большей части «общество справедливо». Этот набор самовозвышающих установок проявляется в расизме, сексизме, авторитаризме и классовости, которые в свою очередь возвышают господствующие общинно-культурные, родственные, политические или экономические группы над нижестоящими.

В свою очередь, находящиеся внизу не будут всегда яростно твердить себе: «Мы оказались внизу несправедливо. Мы страдаем, потому что система устроена так, чтобы держать нас внизу, и потому что расставленные выше упорно работают над тем, чтобы всё оставалось как есть, и мы, чёрт возьми, должны это изменить». Напротив, нижестоящие, вероятно, будут внушать себе, или, по крайней мере, на каком-то уровне предполагать, что «наше место здесь, внизу. Мы недостаточно старались. Или не были достаточно способными. Или нам не повезло. Или у таких, как мы, просто нет нужных качеств».

Нижестоящие могут даже иногда считать, что им «лучше с теми, кто остается наверху, потому что мужчины/владельцы/белые/политики лучше справляются со своими обязанностями, а мы получаем выгоду по нисходящей». Или они могут думать про себя: «нам хорошо здесь, внизу. У нас меньше ответственности и меньше хлопот».

Но хотя эти самоуничижительные формулировки и были значимыми обоснованиями и оправданиями на протяжении многих десятилетий, и хотя они до сих пор не дают покоя довольно многим людям, живущим на нижней ступени общественной иерархии, наблюдения намекают о том, что такие формулировки, возможно, более не являются преобладающим мнением тех, кто находится внизу. Напротив, в последние несколько десятилетий, и с течением времени всё чаще, в аргументации относительно принятия своей участи у угнетенных людей появляется новый мотив.

Нижестоящие начинают осознавать, что они находятся внизу, потому что система подстроена против них. Они осознают (пусть и не зацикливаясь на этом), что их участь не неизбежна, а навязана. Однако в то же время они приходят ко мнению, что «альтернативы нет, лучшего устройства общества — нет, или, по крайней мере, выхода нет. Бороться с системой — всё равно что катить валун на вершину крутого склона, дабы потом лишь оказаться им же расплющенным, когда он скатится вниз. Тщетно».

Более позитивно, что нахождение внизу порой заставляет людей изучать свою ситуацию, определять альтернативные устройства общества, искать рычаги для достижения перемен и стремиться к дальнейшему раскрытию ценных идей, чтобы подпитывать каждые новые изыскания и практику. И в самом деле, такое неоднократно происходило в ходе истории и приводило к различным оппозиционным, радикальным и революционным взглядам, которые быстрым темпом продвигали интересы тех, кто находится внизу.

Поэтому можно ожидать, что эти прошлые бунтарские взгляды дадут нам инструментарий, который мы сможем применить в нашем собственном будущем. И в самом деле, так и можно сделать, причем довольно успешно и практически без необходимости фундаментального пересмотра по крайней мере трех из четырех сфер.

Начнём с половых различий и гендера. Женщины и гомосексуалы находятся в низшей части половой/гендерной иерархии, и со временем разработали концепции и идеи для понимания сексистских иерархий и альтернативных институтов, которые могли бы плодотворно заменить существующие институты родства.

Систему знаний, которая конкретизирует интересы женщин и гомосексуальных людей, вместе взятую можно с полным основанием назвать феминизмом. Она объединяет понятия, идеи, цели и методы, которые люди используют для изменения гендерных отношений, фокусируясь на том, что нуждается в освещении, не оставляя без внимания ничего критически важного, указывая полезные направления.

Функции, определяющие сферу родства, относятся к семейной жизни, среди них — рождение и воспитание нового поколения. Речь идет о способах сожительства, половых и повседневных взаимодействиях в более широком смысле. Некоторые ведущие роли, связанные с этой сферой — это мужчины и женщины, матери и отцы, и раз уж на то пошло, — сестры и братья, дяди и тети, а также гомосексуалы, гетеросексуалы, транссексуалы и бисексуалы.

Феминистский анализ объясняет особенности иерархии пола/гендера и огромные жертвы, которые эта иерархия приносит. Он выявляет различия в обстоятельствах и материальном благополучии, психологические и физические злоупотребления, разное распределение времени и энергии, которые сопровождают пребывание в разных половых/гендерных ролях, включая прослеживание последствий во всех особенностях социальной жизни, религии, работы, правительства, образования, культуры и домашней жизни. Также, в некоторой степени, сторонники феминизма объяснили происхождение половых/гендерных иерархий и разработали идеи об альтернативных ролях и структурах, которые устранили бы эти иерархии и установили справедливые отношения в половых и семейных взаимодействиях.

Но почему же мужчина и женщина — это социальные роли?

Саманта может быть биологически женщиной, а Самуэл биологически мужчиной, но поведение и обязанности, которые выполняют Саманта и Самуэл, а также привычки и предпочтения, к которым они приходят, выходят далеко за рамки их врожденных биологических различий.

Быть мужчиной или женщиной в условиях сексистской иерархии — совсем не то же, что быть мужчиной или женщиной, когда мужчины и женщины отличаются лишь в силу действенных биологических императивов. Биология накладывает некоторые различия в отношении деторождения, кормления грудью, и тому подобному. Однако социальные структуры своими ролями налагают гораздо более широкие и строгие различия в том, как мы обязаны поступать, кем мы можем быть, — на наших должностях, в нашем поведении, чувствах, статусе, доходе и положении.

Аналогично, может показаться, что роли матери или отца обусловлены биологическими диктатами нашей природы. И да, биология, безусловно, отчасти составляет то, что означает быть матерью или отцом. Однако материнство в нашем обществе обычно подразумевает целый ряд очень специфических обязанностей по воспитанию, уходу, уборке и организации домашнего очага, которые в среднем значительно отличаются от обязанностей отцов, причем эти различия буквально никак не связаны с биологией. И точно так же, отцовство в нашем обществе подразумевает совсем иной набор обязанностей и ожиданий (отличных от тех, что касаются матерей), часто финансовых и дисциплинарных, более авторитетных и менее затратных по времени, которые опять же никоим образом не связаны с биологией.

Разумеется, небиологические атрибуты материнства или отцовства и даже то, как на практике проявляются биологические аспекты, могут меняться в связи с изменением институтов, в то время как действенные биологические императивы гораздо более постоянны.

Пока что, давайте просто допустим, что многое из того, что утверждал и продолжает утверждать феминизм, может быть перенесено в том самом виде, в каком оно есть сейчас, в качестве части многонаправленного видения, которое мы формируем. Мы проверим это допущение по ходу дела.

Далее, рассмотрим культурную общность. Ситуация схожа с половыми/гендерными отношениями. Исторически сложилось так, что сообщества, страдающие от унижений и вопиющих надругательств из-за расизма, национализма, этнического и религиозного фанатизма, иногда поддавались отчаянию и даже смирялись со своим положением, пытаясь найти наилучшие возможные обстоятельства в рамках диктата угнетающих ограничений, с которыми они столкнулись. В другие времена, однако, подчиненные сообщества разрабатывали способы осмысления своего бедственного положения (включая разработку соответствующих понятий и решений в отношении расизма и других видов культурного угнетения), которые мы можем перенять в полном объеме.

В основе этого лежит понимание того, что расовая, религиозная и другие культурные иерархии обычно подразумевают господство одного сообщества, которое считает себя врожденно или, по крайней мере, исторически превосходящим по отношению к одному или нескольким другим сообществам, при этом институты всего общества возвышают членов господствующего сообщества и подавляют членов подчиненных сообществ.

Еще одним ключевой момент для тех, кто восстает против иерархии сообществ и стремится к освобождению сообществ и культур, заключается в понимании, что такие расовые, этнические, национальные и религиозные иерархии в действительности являются социальными. Власть и материальные преимущества одного сообщества над другим проистекают из социальных отношений и истории, а не от биологии. В самом деле, между сообществами не существует реальных биологических границ, и нет значительной биологической основы для культурных различий между сообществами. В среднем генетические различия между двумя случайно выбранными индивидами из какой-либо одной культурной общности обычно больше, чем генетические различия между средними представителями двух разных общностей. Не биологическая судьба, а ролевые различия создают неравные обстоятельства и преимущества, рационализация которых затем подпитывает унижающие заблуждения относительно себя и других, часто связанные господством и подчинением, и всё это подкрепляется различиями в степенях власти, создающих и поддерживающих культурные иерархии.

Далее следуют вопросы политического устройства. Опять же, критики существующих политических отношений — лучшие практики того, что обычно называется анархизмом — разработали очень полезные понимания, которые мы можем в значительной степени перенять и работать с ними в рамках развития нашего собственного видения. Эти понимания сосредоточены на политических институтах, служащих узким интересам и существующие отдельно от населения и над населением, а так же правящие им. Политустройство, отвергаемое анархистами, — не то, которое ограничено и проявляет волю населения, являясь его продолжением. Напротив, отвергаемое политическое устройство, будь оно диктаторским или парламентским, — то, которое обремененяет население, подавляет его волю и выражает волю меньшинства.

Например, одна из проницательных догадок анархизма, давно утверждаемая, но редко подлежащая серьезному рассмотрению — в том, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Это означает, по сути, что если какие-то люди обладают чрезмерной властью, то они найдут этому рациональные объяснения, в которых нахождение у власти будет превозноситься как добродетель, что, в свою очередь, приведет к их попыткам получить еще больше власти, а затем они, как правило, будут использовать эту новую власть в погоне за еще большей властью. Результаты становятся тем хуже, чем больше власти централизуется во всё меньших руках.

Как и в случае с рассмотрением феминистского и интеркоммуналистского (межобщинного) подходов, в основных идеях антиавторитарных проектов нет серьезных и фундаментальных проблем, которые надо отвергнуть или кардинально изменить дабы сделать их частью интеллектуальной структуры для понимания общества и истории. Скорее, при построении собственной структуры мы в целом можем использовать идеи эффективных практиков анархизма, смешивая их с лучшими идеями феминистских и интеркоммуналистских школ мысли, внося изменения, в основном (как мы увидим в следующей главе) таким образом, чтобы каждый из подходов уважал и учитывал мудрость двух других.

Четвертая сфера, экономика, являет проблему, отличную от трех других сфер. Оказывается, что экономика требует значительно большего пересмотра прошлых взглядов для достижения полезного прогресса.

Характерное оппозиционное понимание экономики рассматривает вводимые и выпускаемые материальные ресурсы, произведенные услуги, а также состояние работников и потребителей, участвующих в этой деятельности. Подобные взгляды освещают производство, потребление, распределение и выявляют ключевые роли относительно всего этого, а так же стремятся понять последствия этих ролей для противоборствующих групп. Пройденный путь во многом схож с тем, который был пройден для трех других сфер: определение функций, выявление институтов и изучение последствий для противоборствующих групп.

Но в случае с экономикой что-то пошло наперекосяк. Практически все приверженцы альтернатив, занимающиеся экономикой, согласны с тем, что ключом к пониманию экономических перспектив и возможностей является понимание противоборствующих групп, называемых классами, а также понимание установок, поведения и интересов, в значительной степени навязанных классам их экономической ролью. Но получается, что практически все подходы к экономике, предлагаемые в качестве альтернатив, верно определяют один чрезвычайно важный аспект экономики, влияющий на создание противоборствующих групп, но упускают из виду (и даже замалчивают) другой, сравнимый по важности, но отличающийся аспект, который так же влияет на создание противоборствующих групп.

Обычный подход выглядит следующим образом. Экономика должна производить и распределять, чтобы затем люди могли потреблять. Чтобы потреблять картофель, мы производим картофель. В нашей капиталистической экономике конкретные отношения собственности и навязываемые ими роли порождают класс тех, кто выполняет работу, и класс тех, кто владеет собственностью, в качестве противоборствующих субъектов с различными мотивами, интересами и взглядами друг на друга.

Далее, антикапиталистический анализ этих спорных отношений раскрывает каким образом частное владение предприятиями и производственными активами приводит к стремлению владельцев к прибыли, а рабочих — к более высокой зарплате, включая попытки владельцев снизить зарплату, продлить рабочий день, ускорить и интенсифицировать работу, в то время как рабочие стремятся повысить зарплату, сократить рабочий день и располагаться в менее суматошных и опасных условиях.

Проблема в следующем. Люди разделены на противоборствующие классы из-за их различных ролей в экономике, от которых у них возникают противоположные интересы. Одним из факторов, вызывающих такие различия, являются разные владельческие положения — например, одни владеют средствами производства, а другие — лишь своей способностью выполнять работу. Пока что всё ясно. Однако еще один фактор, из-за которого люди находятся в разных классах — это тип работы, выполняемый в занимаемых нами экономических ролях. Экономический класс касается не только того, кто чем владеет, но и того, кто чем занимается.

Работа, как и любая деятельность, сказывается на тех, кто ее выполняет. В современной капиталистической экономике (за исключением владельцев наверху, составляющих всего лишь 1-2 процента населения) все мы работаем. В самом деле, все мы продаем свою способность выполнять труд владельцам, и все мы получаем зарплату за свою работу. Эта общность заставляет антикапиталистов на протяжении десятилетий объединять всех людей, продающих свою способность выполнять работу за зарплату, в единый рабочий класс.

Иная точка зрения соглашается с тем, что наверху находятся владельцы (или, по-другому, капиталисты), а внизу — рабочие. Но между рабочими внизу и капиталистами наверху, согласно этой точке зрения, существует третий класс, класс координаторов, в который входят те, кто выполняет в основном усиливающую работу, в отличие от рабочих внизу, выполняющих преимущественно бесправную, рутинную и утомительную работу^[1].

Этот третий класс — между трудом и капиталом — преимущественно выполняет задачи, которые дают его представителям уверенность в себе, социальные навыки, знания о предприятии, привычки и опыт ежедневного принятия решений на рабочем месте. Такое положение дел усиливает их. В противоположность этому, более простые работники, трудящиеся под ними, преимущественно выполняют заурядные, утомительные, повторяющиеся и часто опасные задачи, которые приносят лишь истощение, ухудшение здоровья, личную изоляцию, привычку подчиняться и бесправие.

Экономические подходы, которые в прошлом придавали существенный характер поиску альтернатив, были сосредоточены на двух ключевых классах, в то время как мы утверждаем, что надо было сосредотачиваться на трех. Они подчеркивали экономическое угнетение, связанное с извлечением прибыли, но в основном игнорировали (а иногда даже отрицали) экономическое угнетение, связанное с поддержанием разделения между координаторами наверху (обычно около 20 процентов от всех работников на зарплате) и рабочими внизу (обычно составляющими остальные 80 процентов работников на зарплате).

Правомерное отрицание экономического угнетения, можно сказать, ушло на второй план, а вперед выдвинулось напористое изучение отношений собственности без равносильного изучения отношений разделения труда, связанных с усиливающими работников обстоятельствами.

И дело не только в том, что у этих двадцати процентов, находящихся в координаторском классе, дела куда лучше, чем у находящимся ниже их работников, при том, что первые борются за влияние с находящимися выше владельцами. А еще и в том, что сосредоточение внимания лишь на двух классах часто приводит антикапиталистов к видению, которое, по их мнению, возвышает рабочих, но на самом деле возвышает координаторов. Чтобы преодолеть этот недостаток, нам необходимо добавить к прежним взглядам понимание координаторов, находящихся между владельцами и рабочими. И представители класса координаторов — доктора, юристы, руководители, бухгалтеры, инженеры, ученые и так далее — не просто иной вид капиталистов, более мелких или умных, или наподобие того. Они также не просто иной вид рабочих, более обеспеченных, но все еще принадлежащих к тому же классу. Они не являются ни несколько ущемленной частью вышестоящего класса, ни несколько облагодетельствованной частью нижестоящего класса, ни некой их смесью. Координаторы составляют отдельный класс, с обстоятельствами весьма отличными от тех, что у находящихся ниже рабочих и у находящихся выше владельцев, которые могут заставлять их противостоять и тем, и другим.

Что касается четырех сфер общества, то наша дальнейшая цель — понять, как выполнить их соответствующие функции, не порождая старых или новых иерархий богатства, власти, достоинства, статуса и комфорта. Для экономики это будет означать, что мы хотим бесклассовости. Однако нельзя перейти от разделения на классы к бесклассовости, упустив из виду один из ключевых классов, основу которого необходимо устранить. Это не просто правдоподобная гипотеза: она многократно проверена на историческом опыте. То, что в прошлом называлось социализмом, с претензией на то, что это экономика, руководствующаяся интересами и управляемая коллективными желаниями трудящихся, на деле обычно было экономикой, устранившей класс владельцев путем устранения роли собственника предприятий, но сохранившей корпоративное разделение труда и класс координаторов, и данный координаторский класс командовал предприятиями и экономикой в целом.

Желание бесклассовости означает, что мы не хотим нового начальника на смену старого. Нам необходимо обратить внимание на координаторский класс при рассмотрении того, что существует, чего мы хотим и как нам достичь наших целей. Наша откорректированная теория повлияет на наше новое видение и на стратегию.

Перемены в обществе требуют доступного, достаточно полного, но не чрезмерно подробного набора достоверных представлений о том, что существует, чего мы хотим, и какие методы могут привести нас от первого ко второму.

Мы определили четыре сферы и два контекста, а также ведущую роль определенных социальных групп и институтов. Мы увидели, что для углубления понимания трех из четырех сфер, мы можем перенять прошлые знания, а для понимания четвертой сферы мы можем перенять некоторые ценные идеи, но также должны произвести некоторые новые понимания.

Чтобы перейти к более детальному анализу, а затем к видению нового общества, нам необходимо рассмотреть, как эти четыре сферы пересекаются и изменяются во времени, при том, что каждая из них влияет на другие и подвергается их влиянию, меняет их и подвергается изменениям.